Неточные совпадения
— Ах, я
о многом
думала. Это у меня привычка с
детства: еще с того времени, когда я жила с матушкой…
«
О чем я сейчас
думал? — спросил самого себя Ромашов, оставшись один. Он утерял нить мыслей и, по непривычке
думать последовательно, не мог сразу найти ее. —
О чем я сейчас
думал?
О чем-то важном и нужном… Постой: надо вернуться назад… Сижу под арестом… по улице ходят люди… в
детстве мама привязывала… Меня привязывала… Да, да… у солдата тоже — Я… Полковник Шульгович… Вспомнил… Ну, теперь дальше, дальше…
— Хоть бы один раз во всю жизнь судьба потешила! — начал он. — Даже из
детства,
о котором, я
думаю, у всех остаются приятные и светлые воспоминания, я вынес только самые грустные, самые тяжелые впечатления.
Нужно было даже поменьше любить его, не
думать за него ежеминутно, не отводить от него каждую заботу и неприятность, не плакать и не страдать вместо его и в
детстве, чтоб дать ему самому почувствовать приближение грозы, справиться с своими силами и
подумать о своей судьбе — словом, узнать, что он мужчина.
Аксюша. Я не могу тебе сказать с чего, я неученая. А пусто, вот и все. По-своему я так
думаю, что с
детства меня грызет горе да тоска; вот, должно быть, подле сердца-то у меня и выело, вот и пусто. Да все я одна; у другой мать есть, бабушка, ну хоть нянька или подруга; все-таки есть с кем слово сказать
о жизни своей, а мне не с кем, — вот у меня все и копится. Плакать я не плачу, слез у меня нет, и тоски большой нет, а вот, говорю я тебе, пусто тут, у сердца. А в голове все дума.
Думаю,
думаю.
Фома с
детства прислушивался к подобным рассказам и никогда не
думал о том, верны они или нет.
Утешая Таню, Коврин
думал о том, что, кроме этой девушки и ее отца, во всем свете днем с огнем не сыщешь людей, которые любили бы его как своего, как родного; если бы не эти два человека, то, пожалуй, он, потерявший отца и мать в раннем
детстве, до самой смерти не узнал бы, что такое искренняя ласка и та наивная, нерассуждающая любовь, какую питают только к очень близким, кровным людям.
И опять останавливалось на
детстве, и опять Ивану Ильичу было больно, и он старался отогнать и
думать о другом.
Мне казалось, что последнее было вероятнее, но как судили
о том другие — этого я не знаю, потому что в
детстве моем об этом не
думал, а когда я подрос и мог понимать вещи — «несмертельного» Голована уже не было на свете.
То, к чему он больше и больше привязывался с самого раннего
детства,
о чем любил
думать, когда сидел, бывало, в душном классе или в аудитории, — ясность, чистота, радость, всё, что наполняло дом жизнью и светом, ушло безвозвратно, исчезло и смешалось с грубою, неуклюжею историей какого-то батальонного командира, великодушного прапорщика, развратной бабы, застрелившегося дедушки…
Глагольев 1. Скучно! Говорят эти люди
о том, что я годы тому назад слышал;
думают то,
о чем я в
детстве думал… Всё старо, ничего нового… Поговорю с ней и уеду.
«Все это, конечно, показывает благородство адмирала, но все-таки лучше, если бы таких выходок не было!» —
думал Ашанин, имея перед глазами пример капитана. И, слушая в кают-компании разные анекдоты
о «глазастом дьяволе», — так в числе многих кличек называли адмирала, — он испытывал до некоторой степени то же чувство страха и вместе захватывающего интереса, какое, бывало, испытывал, слушая в
детстве страшную нянину сказку.
Вспомнила наставленье Марьи Ивановны —
думать лишь
о Боге и душе — и стала молиться на стоявший в углу образ. В небреженье он был — весь в паутине… Молилась Дуня, как с
детства привыкла, — с крестным знаменьем, с земными поклонами.
Я во всю жизнь мою не переставал грустить
о том, что
детство мое не было обставлено иначе, — и
думаю, что безудержная погоня за семейным счастием, которой я впоследствии часто предавался с таким безрассудным азартом, имела первою своею причиною сожаление
о том, что мать моя не была счастливее, — что в семье моей не было того, что зовут «совет и любовь». Я не знал, что слово «увлечение» есть имя какого-то нашего врага.
Он
думал о том, что вот он достиг всего, что было доступно человеку в его положении, он веровал, но всё же не всё было ясно, чего-то еще недоставало, не хотелось умирать; и всё еще казалось, что нет у него чего-то самого важного,
о чем смутно мечталось когда-то, и в настоящем волнует всё та же надежда на будущее, какая была и в
детстве, и в академии, и за границей.
С
детства знакомая со всеми достоверными преданиями
о чертях и их разнообразных проделках в христианских жилищах, Марья Матвеевна хотя и слыхала, что черти чем попало швыряются, но она, по правде сказать,
думала, что это так только говорится, но чтобы черт осмеливался бушевать и швырять в людей каменьями, да еще среди белого дня — этого она не ожидала и потому не удивительно, что у нее опустились руки, а освобожденная из них девочка тотчас же выскочила и, ища спасения, бросилась на двор и стала метаться по закуткам.
— Успокойтесь, дорогая моя, побольше мужества; отбросьте печальные мысли, разве можно почти в
детстве думать о смерти; забудьте
о нем, он не достоин вас, забудьте.
Устроившая свидание горничная первая в паническом страхе убежала из сада и разбудила всех в доме. Послышался шум и говор. Потеряв всякое самообладание при виде смертельно раненного друга
детства,
думая о горе своей матери, когда она узнает
о ее бесчестии и ужасной катастрофе, которой она была причиною, Марья Валерьяновна воскликнула...
Облокотясь на ручку скамейки, Луиза предалась различным мечтаниям: то
думала о милой Кете, то вспоминала
о своем
детстве, вспоминала об Адольфе, может быть, упрекала его в забвении, и — таково влияние весны! — вздохнула
о своем одиночестве.
Константин Николаевич понял. Вся кровь бросилась ему в лицо. Он за последнее время много
думал о пережитом и перевиденном в доме своей приемной матери «тети Дони», как продолжал называть ее, по привычке
детства и составил себе определенное понятие
о нравственном ее образе. Она одинаково требовала жертв, как для своей зверской ласки, так и для своего зверского гнева. Неужели рок теперь судил ему сделаться этой жертвой.